Должен быть вечер. 22 часа 48 минут. Старый особнячок в центре города. На первом этаже комиссионный магазин с огромными витринами. Да, еще обязательно должен идти дождь. Чтобы ни у кого не возникло желания заплакать.

— А грустить?

— Можно. Для этого он и пришел сюда.

2 минуты на то, чтобы постоять у входа, 5 минут на то, чтобы заказать омлет и пиво, и еще целых 5 минут на то, чтобы почувствовать, что вечер только начинается и впереди целая вечность.

А пока он остановился у витрины комиссионки. Магазин закрыт, но он туда и не собирался. Он разглядывает в витрине магазина себя. Он пришел сюда за воспоминаниями. За воспоминаниями, которые манили, терзали, доставляли то сладкое чувство одиночества, которого он уже давно не испытывал. Эти воспоминания заставляли его уходить все дальше от реальности и проживать другую жизнь. Жизнь, в которой нет места воспоминаниям, в которой все мечты сбываются, стоит только подумать. Жизнь, в которой он не зависел ни от каких обстоятельств. Он сам создавал обстоятельства. После столь реальных событий, происходящих в его фантазиях, не оставалось сомнений, что другая реальность существует. Там было хорошо, но он боялся, что в какой-то момент не сможет вернуться. Он боялся, но ничего не мог поделать, да и не очень-то хотел, потому что это было единственной возможностью почувствовать себя… нет не счастливым, потому что, в сущности, он был уже счастливым… скорее свободным. Свободным от самого себя.

Сбоку особнячка примостилась лесенка, ведущая в подвал, где расположилось обычное ничем не примечательное кафе «средней руки». Он пришел именно сюда. Здесь он должен встретиться со старым другом.

Лесенка была настолько крутая, а ступеньки настолько узкие, что приходилось спускаться боком. «Вот так и по жизни, все бочком да бочком», — подумал он. Тяжелая кованая дверь на растянутой пружине никак не сочеталась с легким индийским колокольчиком, который призван был не только возвестить хозяина о прибытии посетителя, но и очистить ауру гостя, дабы не впустить в сию «исповедальню» чертиков, которые тянут за собой назад… не давая расплатиться по счету… обещая, что «там» будет лучше.

Рассказывать обо всем, что произошло с ним за эти годы, не имело смысла. Но ему очень хотелось, чтобы эта встреча изменила его жизнь.

— Оно убежало…

— Куда?

— Прочь.

— Совсем ничего не осталось?

— Только несколько секунд.

— Может быть, можно еще что-то успеть?

— Что?

— Родить ребенка…

— А если и он не успеет?

— Он может начать там, где ты закончил.

— Разве это возможно?

— Нет, — ответил друг и придвинул к себе тарелку с омлетом. Он не любил омлет. Вернее, он вообще относился равнодушно к еде.

— Ты помнишь…

— Да, видел его недавно.

— Как он?

— Нормально. Женился, развелся, снова женился и родил детей. Работал и неплохо зарабатывал, а потом…  Я думаю, у него просто не получилось. Напечатал пару стихотворений в дешевом журнале и испугался собственной гениальности.

— Почему?

— Потому что настоящие поэты не успевают написать свое лучшее творение.

— Почему?

— Потому что они умирают прежде. И людям приходится выбирать лучшее из того, что есть.

— Мне казалось наоборот, они  умирают после.

— Нет. После этого они спиваются. А настоящим поэтам Господь не дает этого сделать.

Ненаписанное лучшее стихотворение – это семя, и Бог забирает это семя, чтобы посеять его в будущих поколениях.

— Но ведь у Бога хватит на всех… и на все времена.

— Хватит. А за какие такие заслуги Он должен раздавать людям таланты? Должно трудиться не одно поколение, чтобы родился талант. Вот и Богу тоже приходится выбирать из того, что есть…

— Значит «лучшее» никогда не будет создано?

— Когда-нибудь будет. Тогда мир изменится.

— Я расскажу тебе сон, который видел недавно. Я шел куда-то, не помню точно, куда, но шел с какой-то целью. Зашел в какой-то район, где все дома как развалины. Причем я шел и думал: «Какая красота». Все было так реально, художественно. Эти дома-развалины смотрелись величественно. Потом увидел дом, он высотой с двухэтажный, но это одноэтажный дом с огромными окнами. Стекол уже не было. В окнах было видно, что с потолка свисают огромные белые балдахины, они колышутся от ветра. Огромная кровать, беспорядочно расставленная мебель. Другие дома тоже выглядели так же. Почти нигде не было стекол в окнах, шторы висели косо и ветром их выдувало на улицу. Стояла тишина. Возле подъездов люди молча загружали в машины чемоданы, разные вещи. Целый район переезжал. Не было никакой аварии, не было никакого горя. Просто складывалось впечатление, что все люди получили новые квартиры. И старый район умирал. Причем дома не сопротивлялись, казалось, что они и сами уже устали и с легкостью прощаются со своими жителями.

На одном тротуаре собрались пожилые люди. Две-три пожилые женщины, два-три старичка. Они прощались друг с другом. Вполголоса говорили, что прожили здесь всю жизнь, а теперь будут жить в разных районах большого города, вряд ли будут встречаться, забудут друг друга. Они нежно обнимались и тихонько плакали. Я почему-то чувствовал такую легкость, свободу от всех проблем, спокойствие. Я не видел её в этом сне, но совершенно четко чувствовал, что она за моей спиной, она рядом. И мы как будто идем вместе. Я не очень четко помню окончание сна. Но помню, что, пройдя этот район, я вышел в какой-то свет. Новые высотные, красивые дома, свежий воздух, много зелени. И я полетел!

Я проснулся. От этого сна у меня было ощущение восторга.

— Я в последнее время не испытываю восторга даже от встречи с женщинами.

— Какой не похожий на тебя ответ.

— Ты про женщин?

— Нет, про тебя.

— А… прости. Только в последнее время мне везде чудится… нет, даже не смерть… забытье.

— Молиться пробовал?

— Боюсь.

— Уезжай за тридевять земель. Молись. Смотри сны, а не телевизор. Говорят, на Урале есть монастырь, туда даже автобусы не ходят. Поехали вместе? Хотя… в монастырь уходят поодиночке. Закажем еще что-нибудь?

Полусонная официантка принесла нам меню. У нее даже хватало сил улыбаться, а у него, как всегда, заигрывать. Я даже подумал, как удивительно, что она не поцеловала его в лысину, когда сообщила нам, что через час они закрываются, но мы можем сидеть здесь сколько захотим, потому что заведение работает до последнего клиента, а последние клиенты могут прийти и в четыре утра, и они будут шумные, а им этого не надо, а мы такие спокойные, что мы им не помешаем сдавать смену, которая все равно продлится до семи утра, главное чтобы мы заказали все что хотим до ухода повара, повар уйдет в  четыре, ну а напитки в баре, так сколько угодно… и она обязательно к нам подойдет пообщаться, когда сдаст все счета…

— Я бы у нее принял счета, — резюмировал он свою беседу с официанткой.

— Ты по своим счетам сначала заплати.

— Иди ты….

— Я недавно попробовал написать… Сам не знаю, что это… Почитаешь?

— Я свою азбуку в детстве на пирожок поменял. Буковок не знаю.

— Читай, хватит жрать.

Салфетки на столе закончились, официантку звать не стали. Я дал ему один чистый лист, он вытер руки и, дожевывая, стал читать.

Разговор с Богом.

Я:        Здравствуй. Что я должен сделать сначала? Покаяться или попросить о чем-то?

Бог:    Покаяться, конечно…

Я:        А ты накажешь меня, если я покаюсь, а потом снова согрешу? И зачем придумано покаяние? Люди всегда так делают: каются, грешат, каются, а потом снова грешат… Накажешь?

Бог:    Люди сами себя наказывают, а потом говорят, что это я их наказал. И опять каются. Но каются не потому, что осознали грех. Боятся, что буду лишены чего-то. Значит, корыстны.

Я:        А разве можно жить по-другому?

Бог:    Можно. Только ты не пробовал.

Я:        Тогда ответь! Зачем ты сделал со мной это?!

… Я попробую помолиться. Знаю, это поможет. Ты в моем сердце.

Прости меня, Господи. Прости за то, что не понимаю испытания, которое ты мне послал…

Бог:    Нет, нет. Подожди. Я ничего тебе не посылал. Никаких испытаний. Ты просил, я давал тебе то, что ты просишь. Начни по-другому. Думай по-другому. Смог ли ты воспользоваться тем шансом, который я послал тебе по твоей же просьбе?

Я:        Господи, разве я просил тебя, разве я хотел быть таким? Хорошо, я о многом просил. Я просил тебя об удаче, успехе, о друзьях, о работе, о деньгах, наконец. А то, кем я являюсь сейчас… это наказание?

Нет. Это не может быть наказанием. Разве детей есть за что наказывать? Я ведь был ребенком, когда почувствовал это. Не согрешил.

Или… это мой крест?

Бог:    Да нет никаких крестов, которые люди должны нести! Вы сами себе их придумываете!

Я:        Не понимаю. Но как мне с этим жить? Мир рушится вокруг меня. И я точно знаю, я чувствую, что это наказание, …но подожди. Я сейчас обвинил тебя во лжи? Ты сказал, что не было никакого наказания. Бог ведь не может лгать. Или ты не Бог? Или тебя нет?

Я запутался. Я устал.

Бог:    Попробуй сначала.

Я:        Хорошо. Я постараюсь.

Господи, я слеп. Умой глаза мои слезами ангелов. Я слеп, я не вижу лица Твоего, Господи. Подойди ближе. Молю тебя, Господи, подойди ближе. Дотронься до меня.

Я глух. Поговори с моей душой. Господи, поговори. Она все расскажет тебе, она мудра. И вы решите, что нужно делать.

Я нем. Я хочу петь, но голос мой застревает в груди. Напои меня любовью и самой сладкой молитвой.

Я не умею ходить. Помоги убрать камень с моей дороги. Помоги расправить крылья. Ангел мой дал их мне, но летать не научил. Я виноват перед ним. Я плохо учился. Он обиделся на меня. Я знаю, ангелы не обижаются, но я так грешен, что обидел даже своего ангела.

Приди ко мне во сне, будь со мной наяву. Укажи мне путь, Господи.

Бог:    Плачет. Уже лучше, мой мальчик, уже лучше… Вот твой путь. Видишь? Там справа, через 7 лет будет поворот, ты увидишь указатель. Не пропусти его.

Я:        Да, я вижу, Господи, вижу. Какая широкая дорога.

Значит, нужно просто молиться так, чтобы Бог заплакал?

Бог:    Иди.

Он дочитал, молча протянул мне листы и снова принялся есть. Я понимал, что в таких ситуациях, он может только шутить. Вернее отшучиваться.

Зачем я показал ему это? Мне не нужно было, чтобы он оценил мой писательский талант, тем более что у меня его нет. Я хотел, чтобы он поверил. В Бога? Не знаю… Просто поверил. Я хотел, чтобы эта встреча изменила мою жизнь, но понял, что сама судьба привела меня в это кафе, чтобы помочь ему.

Не помог. Не смог. Он умер. Недавно.